Тотемные Животные

Прислал Виктор Зайцев

Мировоззрение древнего человека предполагало и мистическое почитание некоторых животных, распространенных в данном ареале. Считалось, что человеческий род ведет свое начало от определенного зверя, т. е. ему поклонялись как древнему мифическому первопредку. Эти верования были широко распространены на всех континентах.
Отголоски такого почитания сохранились и в фольклоре всех финно-угорских народов, в том числе, и карелов. Чаще всего объектами поклонения были самые крупные в лесу птицы и звери, например, медведь, лось (в северных районах – олень), волк, глухарь.
Лебедя считали священной птицей. «Из дичи не только не ели мясо лебедя, но даже боялись убивать эту птицу, думая, что лебедь – превращённая женщина, и если её убить, несчастье себе нажить». «Лебедей не разрешали убивать старые люди… О лебедях говорят – это дочь Святой Богородицы. Говорят: если лебедя убьёшь, то обязательно случится несчастье в хозяйстве, в семье, в жизни». Данную мысль подтверждают и карельские петроглифы, на которых очень часто встречается изображение этой птицы. Северные карелы считали лебедей святыми птицами (pyh? lintu), говорили, что они похожи на ангелов, а произошли от людей. Крылья случайно убитого лебедя приносили в часовню. Эти птицы были олицетворением не только внутренней духовной чистоты, но и внешней, физической. Женщину, занятую стиркой или полосканием, а также тех, кто мылся в бане или на озере, приветствовали: «Бог в помощь лебедей» (Jumalabu jouttsenie) или «Лебедей тебе, белье стирающая» (Jouttsenie sinul so van pezij?l). На юге Карелии, зайдя в баню, произносили: «Лебедей, лебедей!» («Joucenie, joucenie!»). Ответом было: «Заходи на досуге!» («Tule t?i joudavuol!»). В севернокарельских плачах во время обмывания умершего просили «отбелить мной выпестованное дитя до белизны вольных лебедей», чтобы он мог попасть «к белым/светлым прародителям». Иногда в причитаниях карелов-ливвиков лебедям уподобляется «девичья воля»: «с каким ветром из этих баёнок белые волюшки улетят белыми лебедями». Образ белых лебедей, помогающих человеку, появляется в лиминальные временные отрезки (похороны, свадьба) или в момент вступления человека в иной мир мифологических духов-хозяев (воды, бани).
Названия всех тотемных животных были строго табуированы. Особенно летом, когда человек чаще всего бывал в лесу и мог встретиться с его «хозяевами», было запрещено называть их своими именами. Эти верования были широко распространены среди карельского населения вплоть до конца XX века. Вот как об этом повествует жительница д. Колатсельга: «Медведя еще называли мётти, лесной мётти. Волка называли „хвост палкой“. Особенно летом его волком не называли. Никогда не называли. „Хвост палкой“ всегда говорили, чтобы животных не трогал. „Хвост палкой“. Зимой-то говорили, а летом никогда волком не называли. А медведя тоже называли мётти. Мало его своим именем называли. Хозяином леса его называли, старший леса, старший леса. В наших лесах он старший. В наших лесах крупнее его зверя нет. Старший леса. Дедушкой называли, дед Миша, дед Миша. Я помню, наша мама говорила: „Дед здесь прошел“… Змею называли „шябелё“ (м. б. „шипящая“. – И. Л.). Мама наша никогда не называла, говорит: „Я тут шябелё убила!“ и все… У всех летом были свои имена. Лось был „растопыренное копыто“. Растопыренное копыто. Летом лосем не называли… Лесной коровой называли».
На севере Карелии бытовало поверье, что особенно хозяева животных и пастухи не имели права называть медведя медведем (karhuo karhukse): чтобы он не трогал коров, заходящих в его лесные владения. Его называли Mesik?mmen (Медовая лапа), P?pp? (вошка; в перен. смысле «бука»), M?ssi, Mutussei[281]. А также Ohtopoika, K?ller?ini, Mets?n kuninkas, Karjanmoan haltei, Karvajalka, Vompelose?ri, M?rykki, M?ssik?, P?r?
Самые архаичные языковые пласты также сохранили отголоски поклонения этому животному. Например, есть примета, в которой слова «лес» и «медведь» равнозначны: Если гром гремит во время ледостава, тогда лес придет в движение, т. е. медведей будет много (Jos ukkonen jyrisee j?ihen aikaan, niin mett? liikkuu, s.o.karhuja on paljon) (HA 5/252).
Почитание медведя как тотемного первопредка отразилось во многих карельских обычаях и верованиях. Карелы никогда не ели медвежьего мяса, считая, что именно от этого животного произошел человеческий род. П. Виртаранта также приводит объяснение северных карелов, почему они не едят мясо медведя: «О медведе говорили, что он – проклятый человек. Когда его освежуют, он как человек. Поэтому медвежье мясо не едят». Другой информант добавляет: «…когда его освежуют, я видела, его пальцы на руках и ногах, как у человека. Только большого пальца нет. Иначе он бы весь мир одолел, если бы у него был большой палец» Считали также, что это «испорченный человек, превращенный в медведя» («rikottu ristikansa i h?n muuttuu kondijakse»). Более того, по мнению карелов, он и сам во многом сохранил человеческие черты: может ходить на задних лапах, ест малину передними, любит мед, в освежеванном виде – копия человека, мясо светлое, как и у людей. Именно медведя повсеместно в Карелии называли лесным королем (mets?nkuningas), считая, что «у медведя ум одного человека, а сила девятерых». Но на людей медведь практически никогда не нападал. Он не любил только женщин, беременных мальчиками. По народным верованиям, у них он вспарывал живот и забирал ребенка.
Медвежьи лапы, когти и клыки, шкура служили оберегом у всех финно-угорских народов. У финнов пастух перед тем, как выгнать скотину в лес, проводил по спине каждого животного медвежьей лапой. Когти священного животного нужны умершему, чтобы достичь загробной обители. Медвежья лапа – известный охотничий оберег, чтобы удача и покровительство хозяина всегда были с человеком, идущим за добычей в лесные кладовые. В свадебном ритуале когти медведя служили оберегом для жениха; медвежья лапа часто являлась одним из средств защиты патьвашки. Невесту, перед тем как отдать жениху, усаживали на медвежью шкуру, чтобы передать девушке, находящейся в опасном лиминальном состоянии, всю силу, могущество первопредков и поставить её под их защиту в новом роду мужа. У коми существует поверье о колдунах, имеющих медвежьи лапы
То, что медведя считали первопредком, нашло отражение и в таком обереге. Для того чтобы медведь держался подальше от пастбища, на следы брызгают водой от засолки рыбы и говорят:
Jos ma osmona olisin,
Mesikammenn? k?visin,
En oisi akkoen jaloissa,
Kusikinttuen kuj illa…
SKVR. II. 996.
Если бы я была Осмо (первопредком),
Медоволапым ходила,
Не путалась бы в ногах у женщин,
В проулках писающих…
У народов Западной Сибири бытовали представления о переходе человека после смерти в категорию предка-медведя
Широко распространен в финно-угорском фольклоре и сюжет о женитьбе медведя на девушке (СУС 650А). В карельской сказке «Сын-медведь» старик встречает в лесу медведя, который просит взять его в сыновья. Старик соглашается. Через какое-то время медведь решает жениться на царской дочери. Царь дает ему три задания: построить невиданный дворец, чудесный мост через озеро и самоходную карету. Ночами друзья-медведи помогают жениху справиться с трудными заданиями. Царь вынужден отдать за него дочь. Ночью медведь превращается в прекрасного юношу, и царевна выведывает у него тайну: это Сюоятар превратила его в зверя на три года. После сжигания медвежьей шкуры и череды приключений царевна спасает любимого от колдовства Сюоятар, которую в конце сказки разрывают на части друзья-медведи, бросившиеся на помощь юноше.
Отголоски мифологического сюжета о женитьбе медведя на девушке из человеческого рода встречается и в российском фольклоре (сказочный сюжет «Три сестры и медведь» СУС 311). У мордвы есть песня, которая рассказывает «о девушке, которая пошла по грибы и была унесена медведем в дом. Там она рожает от медведя детей, печет пироги, занимается хозяйством. Наконец она решает навестить родителей и берет с собой „мужа“. Сама она заходит в избу, а медведя оставляет на дворе: тут братья лесной жены и убивают зверя. Сестра проклинает их – ведь они оставили ее без мужа и кормильца»
В. Я. Пропп писал, что «леший всегда есть не что иное, как переименованная Яга». В карельских сказках – это Сюоятар, олицетворение внешнего уродства и внутреннего зла. В сказках, рассказанных М. Михеевой, появляется несколько иная интерпретация сюжета о сватовстве медведя: Сюоятар, которая является образной параллелью Бабы Яги и мыслится как хозяйка леса, утаскивает в лес старика и приживает с ним сына-медведя. Н. Ф. Онегина пишет, что тотемный предок (медведь) здесь заменен «лесным демоном позднего происхождения», это «огромный старик», или леший. А то, что медведь и леший оказываются изоморфными персонажами, «закономерно и объясняется генетическим родством этих образов мифологии. На материале волшебных сказок коми Ф. В. Плесовский сделал вывод, что медведь – прообраз лешего, и, таким образом, дополнительно аргументировал точку зрения, согласно которой культу хозяев стихий предшествует культ тотемов»
Неслучайно основное место обитания Сюоятар – это лес. Именно там ее встречают главные герои. В лесу стоит ее избушка. В лесных зверей (медведя, оленя, мышь и др.) превращает она тех, кого невзлюбила. В лесу живут ее «дети» (мышата, ящерицы и др.)* Это «иной» мир, куда вход обычному человеку запрещен. Сама Сюоятар в карельской мифологии воспринимается как один из источников зла на Земле. В одном из рассказов, повествующих о генезисе кровососущих насекомых и различных напастей, говорится о том, как люди, узнав о кознях «бабы Сюоятар», решили сжечь ее в смоляной яме. Это делалось в соответствии с представлениями, что «окончательная, а не временная смерть наступает, лишь когда персонаж разметан по маковому зернышку или сожжен»[291]. Сама-то она сгорела, но над землей остались ее пальцы, из которых и появились не только змеи, комары и клопы, но и все беды и проблемы человека (ФА 2732/28).
Злобная лесная волшебница, подобная Сюоятар, встречается в фольклоре многих финно-угорских народов: в сказках мари ее называют овда (овыда), а у коми – обыда. У нее длинные волосы и груди, которые она может закинуть за спину. В сказке она похищает зверей из силков охотника, но однажды попадает в них сама и спасается, уговорив его жениться на ней. Спастись от овды можно, дотронувшись до ее левой подмышки. В некоторых преданиях овдами называют и некий лесной народ, который шумно справляет свои свадьбы, двигаясь по рекам. У представителей этого народа две, на первый взгляд, взаимоисключающие приметы: крылья и повернутые назад ступни. Первая примета обычно характеризует в фольклоре все самое доброе, светлое, а вторая – признак нечистой силы. Но сочетание этих двух примет как раз и подчеркивает синкретизм народных верований, в образы которых воедино слито и доброе, и злое.
Сниженную интерпретацию образа медведя, когда он с высшей ступеньки хозяина леса, короля леса, тотемного предка опускается на низшую – становится вместилищем всего злого, и даже черта и ада – сохранил карельский язык]. В нем есть такие устойчивые выражения: kondii jallan katkoau; kolme pi?hine kondii; kontien tavalla k?ytt?ytyy, ei sovi helvet’t’ink?n?. Первое сочетание слов означает «беспорядок», дословно переводится «медведь ногу сломит», а по-русски это «черт ногу сломит». Второй фразеологический оборот переводится как «злыдень», а дословно: «трехголовый медведь». Третий фразеологизм употребляется в отношении дурно ведущего себя, не могущего ни с кем ужиться человека, дословно переводится: ведет себя по-медвежьи, и с адом не уживется.
Охота на медведя – тотемного предка – была обставлена как некий обряд, который бытовал у карелов еще в начале XX века. В лес мужчины уходили, вымывшись в бане, не имея в предыдущую ночь никаких сексуальных связей. Подойдя к берлоге, чертили на снегу сакральный оберег-пятиконечник и будили медведя песней, уговаривали пойти с ними. При этом они называли его «парень в саже», «дева в саже» или «денежная шуба».
После того как медведь был убит, разводили костер. Причем все, кто успел подойти к месту до разжигания костра, имели право на равную долю добытого (иная версия: до того как выпустят кровь). Медведь, даже убитый, был страшен и считался живым. Принеся тушу к дому, охотники пели, предупреждая женщин, что в гости идет сам первопредок Охто. Причем дом должен быть уже намыт и готов принять дорогого гостя. На вопрос женщин: дал ли лес глухаря, чаща – рябчика, мужчины отвечали, что «лес дал медоволапого! Mesik?mmenen metts? anto!» При этом говорили, что это не они убили медведя, а он сам упал с сосны им под ноги
Ритуальный праздник, который устраивался после удачной охоты на медведя, исследователи чаще всего называют медвежьей свадьбой, хотя похож он и на совместную обрядовую трапезу, и на похороны. Знаком этот ритуал практически всем финно-угорским народам. Медведь был почетным гостем, а невесту убитого обычно представляла самая красивая девушка деревни. Заканчивался праздник самым торжественным моментом, в котором принимали участие только «жених» и «невеста», рунопевец и те, кому повезло вытянуть жребий. В первую очередь напоминали о небесном происхождении медведя: он родился высоко в небе, в созвездии Большой Медведицы, а на землю спустился в серебряной люльке, в золотой зыбке и пошел ходить по северной земле. Затем его дух через отверстие на крыше отправляли в верхнее царство, на небесную родину. После этого шли в лес, к специальному ритуальному дереву, karhunkallonpet?j? (сосна медвежьих костей), череп вешали на высокий сук, а кости оставляли (или зарывали) у корня. Считалось, что, во-первых, медведя возвратили к прародительнице сосне:
Hongikosta sinun sukusi
Hongotar sinun sukusi
Из соснового бора твой род,
Дева сосны – твоя родня.
А во-вторых, существовало поверье, что именно с веток сосны медведю будет проще всего перенестись на небесную родину и вернуться обратно на землю
Большим почитанием медведь пользуется и у коми-пермяков. Мать одного из культурных героев коми-пермяцких преданий Кудым-Оша, могучая одноглазая колдунья, зачала от медведя; в сказках медведь-жених похищает девушек себе в жены; охота на медведя так же сопровождается множеством магических ритуалов. Разум и сила медведя подчеркиваются в рассказе коми о том, как медведь когда-то был небожителем и лишь позже, польстившись на горох, спустился на землю. Однажды он решил попросить у небесного бога большой палец, чтобы еще больше походить на людей. Бог пообещал исполнить просьбу, но предупредил, что тогда он даст собаке охотничий лук, а человеку – крылья. И медведь решил отказаться от своей затеи.
У саамов хозяин леса, покровитель охотников, также наделялся обликом медведя. В одной из легенд именно медведь переносит Бога через болото, после чего и становится почитаемым животным.
Эпизоды, описывающие охоту на медведя, часто встречаются и на карельских петроглифах
Наиболее сакральным животным у саамов является олень Мяндаш, сын шаманки и дикого оленя, которого они считают своим первопредком. В сказках он женится на девушке, ходит на охоту, а ночью превращается в юношу. Из-за того, что люди попытались вмешаться в обычаи оленя, случилась беда, и он больше не смог превращаться в человека и ушел навсегда в лесную чащу, уведя с собой детей. А женщина, после неудачных попыток вернуть хотя бы младшего сына, закляла его: «пусть стережется дурного человека, к хорошему же охотнику пусть выходит сам, чтобы стать ему пищей»
В карельских сказках также отразилось почитание оленя: обычно злая ведьма Сюоятар превращает главную героиню, невесту или жену царского сына, в важенку, олениху, которой женский облик возвращается только на тот момент, когда ей приносят покормить ребенка. И лишь в конце, когда Сюоятар будет убита, колдовство полностью исчезнет.
Поклонение саамов первопредку-оленю нашло отражение в петроглифах Кольского полуострова. На них встречается изображение женской фигуры в позе роженицы, между ног которой выбит в камне олененок[309]. Д. К. Зеленин говорил даже об общеевропейском мифологическом значении этого животного[310].
У карелов больше был распространен культ лося, особенно на юге. В карельских рунах встречается мотив, когда мифический герой, догнав чудесного лося Хийси, гладит его по спине и говорит:
Хорошо бы тут мне было
С молодой поспать девицей,
Отдохнуть с любимой девой
Обычай стелить на ложе новобрачных лосиную шкуру встречался и у обских лопарей Мотив брачного соития на шкуре лося может быть отголоском мифологических представлений о лосе-первопредке. Хозяин леса может появляться в облике лося и в карельской мифологической прозе.
В культуре финно-угров образ человека-лося во второй половине первого тысячелетия н. э. обрел иконографическое воплощение в многочисленных ритуальных бронзовых бляшках, относимых к пермскому звериному стилю. На петроглифах Онежского озера неоднократно встречаются зооантропоморфные персонажи – фигурки с телом человека и головой лося, есть они и на писаницах в Финляндии. Фигуры человека-лося обычно включены в разнообразные композиции, большая часть которых, по мнению ученых, отражает космогонические представления финно-угорского населения Восточной Европы. Считается, что зооантропоморфные персонажи в искусстве часто являются изображением первопредков. Первопредки обычно изображаются как зооантропоморфные существа в архаичных мифах
Почитался и волк, это нашло отражение в мифологических рассказах о перевоплощении волков, об оборотнях. Карелы часто рассказывали о том, как патьвашки, к примеру, за то, что их не отблагодарили должным образом, целые свадебные поезда превращали в волков. В одном из повествований превращенные уже после того, как им вернули человеческий облик, с ужасом вспоминали: мы всегда боялись оказаться с ветреной стороны – волк почует, поймет, что мы не волки, и съест (ФА 3431/21).
В древности почитанием были окружены многие звери, это отразилось и в карельских верованиях, и в эпических песнях, и заговорах. У финно-угров был особый праздник День белки. В одной из рун лиса указывает дорогу свадебному поезду, а заяц заметает следы, чтобы не пристали «стрелы» колдуна (ФА 831/6). Когда приговаривают над детской ранкой, просят, чтобы для исцеления «заяц принес масла, лиса жира» (tuo, j?n?i, voidu, tuo, reboi, razvuo).